Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Однажды вечером ко мне постучали. Это был сын директора партийной школы. Он сказал, что отец серьезно заболел и просит меня прийти к нему немедля.
Действительно, директор партийной школы лежал в постели с холодным компрессом на лбу и термометром под мышкой. Его лицо было бледным и изможденным. Он кивком головы дал понять жене и сыну, что просит оставить нас наедине. Когда они вышли, он поманил меня пальцем:
— Будаг, слушай… — Он говорил так тихо, что я едва слышал его. — Все очень плохо… Мы погибли.
— Что случилось? Отчего у тебя такие мысли?
Он безнадежно махнул рукой.
— Меня сегодня вызывали в районное отделение.
— Почему?
— Помнишь, ты мне говорил о всяких глупых вопросах, которые тебе задавали? Это, оказывается, с тобой и со мной вели контрреволюционную пропаганду!
— Что за чепуха? — ответил я, хотя уже не раз встречался с людьми, которые умели превратить любой пустяк в веский довод против меня.
— Конечно, чепуха… — Директор партшколы смотрел испуганными глазами. — Но меня допрашивали те, кто способен превратить безобидную ящерицу в огнедышащего дракона… Так вот, если они тебя вызовут и спросят, ставил ли меня в известность о разговорах, которые ведутся во время твоих лекций, скажи, что говорил… Я им так и ответил. В конце концов я должен за все ответить один, если вовремя не пресек эти провокационные разговоры.
— Возьми себя в руки! Я не из тех, кто в трудную минуту оставляет товарища на произвол судьбы. Я не позволю им состряпать дело из этой чепухи! Огражу и тебя и самого себя!
УСТРАШЕНИЕ
На следующий день, когда я готовил в своем кабинете макет очередного номера газеты, постучались в дверь, и она тут же отворилась. В комнату вошел совсем молоденький милиционер и попросил пройти с ним.
— Куда и для чего?
— С вами хотят побеседовать, — ответил он неопределенно.
— А почему прислали тебя, разве не могли позвонить по телефону? — удивился я.
Милиционер промолчал.
Я тут же набрал номер секретаря райкома.
— Товарищ секретарь! Известно ли вам, что редактора районной газеты ведут на собеседование под охраной милиционера?
На том конце провода какое-то время не было ничего слышно. После долгого молчания я услышал напряженный голос секретаря райкома:
— Товарищ Деде-киши оглы, раз зовут, надо идти! Ты же знаешь сам: эти вопросы не в нашей компетенции.
В комнате, куда меня привели, за столом совещались три человека. Одного я знал: это был начальник районного отделения; двух других я видел в первый раз, — очевидно, они приехали из Баку.
Начальник представил меня приезжим:
— Редактор районной газеты Будаг Деде-киши оглы, он же заведующий отделом просвещения и преподаватель районной партийной школы.
Не ожидая приглашения, я сел на один из стульев у стола. Приезжие смотрели на меня с неодобрением.
— Какой предмет вы вели в партийной школе? — спросил один из приезжих.
— Историю партии и журналистику.
— Давно вы знаете директора партшколы?
— Работаем вместе.
— Вы знаете слушателя Агаева?
Я вспомнил, что фамилия парня, упорно толковавшего о «полной свободе», действительно Агаев.
— Знаю, а в чем дело?
— Вы докладывали директору о том, какие провокационные вопросы он вам задает?
— Нет, не докладывал.
— А он сказал, что вы говорили ему.
— Случается, что на лекциях задают глупые вопросы. Невозможно запомнить все.
— Гражданин Деде-киши оглы! — прикрикнул он на меня.
— По какой причине человек, у которого десятилетний стаж пребывания в партии и партийный билет у самого сердца, уже не товарищ, а гражданин?
— Вопросы задаем мы, а вы не перебивайте! И не забывайте, где вы и с кем разговариваете!
— А вам никто не дал права говорить таким тоном с коммунистом!
Но тот, кто кричал на меня, не успел и рта раскрыть, как его поддержал второй:
— Ах, ты еще и дерзишь! — И только собрался предпринять какие-то действия, как зазвонил телефон.
Мне почему-то показалось, что это говорил секретарь райкома.
Снявший трубку молчал, недовольно хмуря брови.
— Так вот, — сказал он мне, повесив трубку. — Мы на сей раз вас отпускаем. Идите и думайте! И пеняйте на себя, если что-то попытаетесь от нас утаить!
Не помню, как я вернулся домой.
Как хорошо, что дома была Кеклик, — она приехала проведать меня, а детей оставила с родителями.
Увидев меня, Кеклик изумленно вскинула брови:
— Что с тобой, Будаг? Ты не похож на себя! — Она побледнела, и я заметил, как дрожат у нее руки.
Я скрыл от нее, где был, и ушел от разговора.
Ночью спал плохо. Часто просыпался. С кем-то ожесточенно спорил во сне.
Утром, придя в редакцию, узнал, что меня вызывают на внеочередное заседание бюро райкома. «Интересно, — подумал я, — приглашен ли директор партийной школы? Может, позвонить? Нет, — решил, — зайду по дороге в райком». На месте мне не сиделось.
Вышел. Заспешил в партийную школу. Оказалось, что и директора вызывали. Эта весть, сам не знаю почему, меня обрадовала. «Значит, еще не все потеряно!» — решил я.
И тут мне сообщили, что из Баку сегодня поутру приехал инструктор Центрального Комитета партии, чтобы принять участие в заседании бюро райкома. Услышав его фамилию, я обрадовался: это был знакомый мне товарищ, мы учились с ним в Институте марксизма-ленинизма и были в добрых отношениях (он все-таки получил диплом красного профессора!). В институте дважды избирался членом парткома, отец его был рабочий нефтяных промыслов, а сам он помимо партийного имел еще инженерное образование.
Я поспешил в гостиницу, где он остановился, чтоб поговорить с ним до заседания бюро.
Он обрадовался мне, а когда я рассказал о вчерашнем, вздохнул и после некоторого молчания заметил:
— Увы, событиям в партшколе придается серьезное политическое звучание, директор обвиняется в притуплении бдительности. Но об этом мы поговорим в райкоме.
* * *
Бюро было многолюдным. Приглашены были и слушатели партшколы, и преподаватели, и представители партийного и комсомольского комитетов партшколы.
Первым выступил тот, кто угрожал мне вчера. Его обвинения были направлены против директора партшколы. Обо мне — ни слова. Потом слово дали директору. Голос его дрожал, лицо было бледным, руки тряслись, и он никак не мог налить себе воды из графина.
— Да, да, я допустил непростительную ошибку… Моя слепота привела меня к тому, что… — говорил он. И так далее в том же духе.
Дали слово мне. Я не стал вспоминать вчерашнюю сцену, будто ее вовсе не было, но дословно повторил свои ответы, глядя на того, кто угрожал мне вчера. А еще сказал:
